За всяким страхом скрываются бессознательные фантазии, наделяя некоторое явление гораздо большим смыслом, чем оно несёт в себе в реальности. Потому что каждый из нас имеет ещё и реальность внутреннюю.

Те, чьё Я более интегрированно, и кто находится в большем контакте с собственным бессознательным - вместилищем фантазий, желаний и вытесненного детского опыта, - гораздо легче способны принимать решения, не поддаваясь всеобщей панике.

Тем, чья психика оказывается менее стабильной в силу условий, в которых она формировалась, или в силу актуальных условий, в которых она находится, сложнее. Их бессознательные фантазии, и без того переполненные тревожными элементами, обретают дополнительную подпитку через общий тревожный фон. При этом они так и остаются бессознательными, то есть отщеплёнными от сознания, а потому не поддаются проработке. И тогда вместо того, чтобы разобраться с собственным страхом, человек его проецирует вовне, поддаваясь теориям всеобщего заговора, истребления, чипирования и т.п.

Страх, что внедрение чего-то может настолько изменить собственное функционирование, что это может стать опасным для существования, наталкивает на мысли о том, сколь хрупким является собственное Я человека, раз оно готово сдаться под натиском буквально нескольких капель чего-то извне.

А ещё вакцину можно рассматривать как объект. Объект, который помещается внутрь. В психоанализе уделяется много внимания так называемым «объектным отношениям» - тому, какой опыт человек получал из ранних взаимодействий со значимыми близкими. Так вот чем более благополучным было взаимодействие с объектами, чем больше из этих отношений было получено любви и поддержки, тем больше у человека может быть вера в то, что и вакцина способна стать «помогающим [иммунитету] объектом». Упорная вера во «вредоносность» вакцины как объекта наталкивает на мысли о том, сколь противоречивыми и нестабильными были самые ранние отношения человека с его объектами.